“…Мир каким был, таким по ряду ключевых параметров и останется. Если зафиксировать точку нынешнюю, то, надо сказать, с моей политологической колокольни глядя, не произошло вообще ничего. Власть у кого была, у того и осталась. Депривированные группы остались депривированными, а привилегированные — привилегированными. Неравенство сохраняется на прежнем уровне. Пока из-за пандемии никто не лишился политической власти, и ни у кого ее не прибавилось. Но, опять же, из этого не следует, что ничего такого не произойдет в дальнейшем.
Если мы сравним нашу ситуацию с каким-нибудь 1918 годом, то увидим, что такое время настоящих перемен. Тогда пандемия испанки была наименее драматичной из всего, что происходило с человечеством: металися смущенные народы, и высились и падали цари, менялись границы, исчезали государства и возникали новые, распадались империи, гибли люди — причем не потому, что заболели, а в результате массовых убийств.
Понимаете, когда человек умирает от вируса, это может иметь политические последствия, но это не является политическим явлением. А когда идет война, то это процесс политический. Жертве, конечно, все равно, но для социума смерть смерти тоже рознь.
Сейчас ничего пока не происходит. Разговоры о том, что Китай как-то возвысится в результате или, наоборот, будет изолирован и подвергнут тотальному международному остракизму — пока не вылились ни в какие осязаемые формы. Под осязаемыми формами я имею в виду новые международные договоры и уничтожение старых, заключение новых союзов и распад ранее существовавших, санкции или, в радикальном варианте, какие-то военные операции, локальные и глобальные. К этому нет предпосылок и не видно подготовки.
Из этого не следует, что ничего такого никогда не произойдет, но полезно зафиксировать момент. Для того, чтобы не принимать временные изменения в своих частных обстоятельствах за какие-то ужасные глобальные перемены во всем мире…”
Екатерина Шульман, политолог
Leave a Reply